Искусство народов мира, №27, 1998

Л. ПОПОВА, художник, искусствовед.


` “Рождение новых стилей в искусстве — не новость для двадцатого столетия, и все же они неизменно приводят в смущение публику с устоявшимися взглядами. Порой появление нового стиля вызывает гнев и недовольство тех самых людей, которые гордятся широтой своих взглядов на искусство."

Хилтон Крамер.
(“Порывы страсти: Новый экспрессионизм")



"ОСНОВАТЕЛЬ РУССКОГО НЕОЭКСПРЕССИОНИЗМА"


ВИКТОР Казарин мог бы войти в историю искусства как представитель завершающего звена большой эпохи того старого Экспрессионизма, если бы в свое время, преодолев себя, не взялся за изучение лучших достижений авангарда. К тому же, в 70-е годы в Москве, на Малой Грузинской, на авангардистских выставках уже считалось неприличным выставлять то, что было проявлением личных чувств, всем просматривалось стремление к подсознательному, к импровизации. На движение души был наложен негласный запрет.

Виктор Казарин в те годы был молодым, но уже сложившимся художником-экспрессионистом, в холстах которого не только проглядывалось это “движение души", но и кипели необузданные страсти дикаря: “Так обнажать свою душу просто неприлично" — заметила на одном из “подвальных вернисажей” одна эстетствующая дама, глядя на картину Казарина. Тогда его не поняли, не приняли.

Период 70-х — начала 80-х годов, охвативший более 10-ти лет, явился временем напряженного труда художника по вплавлению в метущуюся экспрессивную манеру письма элементов языка, на котором говорил поставангард 70-х, — это язык ритма, пятна, конструкции, фактуры, открытый в начале ХХ века русским авангардом и подхваченный во всем мире, давший новое мышление, новый толчок развитию искусства. Этого нового качества Казарину не хватало, и он усиленно экспериментирует в области супрематизма, конструктивизма, лирического абстракционизма, ташизма, минимализма и пр.

Для Казарина этот путь познания был чреват двумя исходами: или разрушением ндивидуальности прирожденного экспрессиониста (экспрессиониста по темпераменту и образу жизни), или... рождением нового направления в искусстве.

И вот, в 1986 году в небольшом выставочном зале на улице Бакулева в Москве открылась первая персональная выставка Виктора Казарина — первого русского неоэкспрессиониста. Но отцом нового направления его назовут гораздо позже, в 1990 году, в Манеже, а тогда, в 1986-м, его постарались, конечно, не заметить. "В своем Отечестве пророков нет” — не так ли?

“Предложение поработать в Испании я принял с радостью" — вспоминает художник, и лицо его просветляется. — "Ведь Испания и — родина Эль Греко, одного из моих любимых художников, его я считаю своим учителем. Ибо Испания – это «Вид Толедо». Месяц пребывания в Испании (летом 1989г.) был временем максимального напряжения всех моих сил: я писал как одержимый. Глотнешь с утра звенящего от синевы и солнца воздуха, запьешь бокалом холодного, бодрящего испанского пива, и вперед! Писал до вечера, по нескольку холстов в день, писал до упаду. А ночью, когда в темно-синем небе сияли звезды, я выползал на улицу и бродил, любуясь диковинно цветущими деревьями в ночи и веселыми, открытыми испанскими лицами.

У испанцев много праздников, и они любят веселиться по ночам, на улицах своего квартала: поют, танцуют, палят петардами. То ли их радость передавалась мне, то ли их солнце высветлило мою палитру, а может, их чистое пиво промыло мне мозги, но холсты мои заметно просветлели. Я писал как дышал, — свободно и легко. Я словно забыл все проблемы, все вопросы: кто мы? куда мы идем? что делать? ит. д.”

Оставив в Испании около 100 написанных картин, Казарин возвращается в Москву. Параллельно, в Америке, в 80-е годы проходят выставки молодых художников нового. экспрессионизма Малколма Марли и Джулиана Шнабела в Нью-Йорке. Их выставки явились в Америке громом среди ясного, неба — это была революция вкусов. Публика не хотела еще прощаться с холодным эстетизмом минимализма для посвященных и таким веселеньким поп-артом, доступным большинству. Но время идет, вкусы меняются, а искусство продолжает развиваться.

Сегодня имя русского неоэкспрессиониста Виктора Казарина больше известно за рубежом, чем в своем Отечестве, несмотря на то, что в 1991 году прошла его огромная персональная ретроспективная выставка в Манеже, где было представлено 600 картин, 60 из которых были размером 2 х З метра. В этой экспозиции привлекает особое внимание один из ранних, малоизвестных периодов творчества художника, охватывающий 1971-1983 годы, — период экспериментов, освоения нового языка живописи, период зарождения нового индивидуального стиля художника.

— Я слышала как-то о том, что в конце 80-х годов, когда Ваши картины в большом количестве вывозились за рубеж, Ваш почерк на таможне определяли по отогнутому уголку холста. Это говорит о присущей вашей живописи особой индивидуальности. Как складывался Ваш стиль? Кто кумиры, учителя? Вас часто сравнивают со Зверевым, что Вы сами думаете об этом?

— Ответить на Ваши вопросы, — это значит рассказать всю свою жизнь. Пока на это нет времени. Ну, а кратко можно сказать примерно так: экспрессионистом я родился, а неоэкспрессионистом я сделал себя сам. Это огромный путь проб и ошибок, поисков и экспериментов. Я исписал километры холстов и картонов и тонны красок. А равнялся я на лучших, на самых мощных в моем понимании: во-первых — древнерусская икона, и особенно Феофан Грек. Его живопись — это высочайшая страсть, это потрясающее вдохновение. Почему всех так привлекает живопись древних икон? Да потому, что в них цвет выражает любовь. Вот чему я учился у иконописцев. Дальше, Ван Гог. Этим художником я заболел с юности и по сей день он для меня остается гением Чтобы писать как Ван Гог, надо это выстрадать, отдав всего себя, до капли. Многому я учился у Врубеля, Петрова-Водкина, Малявина, Борисова-Мусатова. Изучая школу русского авангарда, на первое место я ставил Малевича и Кандинского. Я так же восхищался Сутиным, Матиссом, мне нравился Вламинк, Шагал. В американской школе я выделял Поллока и Кунинга.

А из моих современников, из всех представителей советского и авангардного (московского) искусства, вместе взятых, я высоко ставлю одного Зверева.

Зверев был мне ближе всех, он был самым искренним, откровенным в живописи, он шел к душе, в отличие от остальных, в большинстве своем формалистов. Да, именно Формалистов, смаковавших оригинальные приемчики, шокирующие публику, и всякие концептуальные штучки, часто политически окрашенные. Меня это не интересовало Их искусство не было “чистым искусством" {это— на М.Грузинской).

Какое влияние Зверева я испытал на себе? Пожалуй. это свобода, свобода самовыражения, присущая ему и в живописи, и в жизни. А еще Зверев сделал то, что никто другой сделать не смог: он виртуозно применял в процессе письма ассоциативное мышление, он импровизировал потрясающе!

(Мне он рассказывал так:"...посмотрю налево — розовая бумажка валяется, ее ощущение я включаю в портрет..." — Здорово! Вот чему я учился у Зверева, вот за что я считаю его также своим учителем и благодарен судьбе, что она подарила мне такого друга. Какое отличие между нами в подходе к живописи? Оно, видимо, в том, что Зверев не изучал абстракции. А это очень серьезная школа языка живописи: языка цвета, композиции. Поэтому, на мой взгляд, он не преодолел в полной мере рубежа импрессионизма — экспрессионизма.

Теперь, когда его нет, я часто вспоминаю наши беседы. Однажды он признался, что бросил писать в 27 лет, а теперь... так, делает картинки за выпивку, от скуки. Но я понимаю, как он потрудился, чтобы вот так виртуозно рисовать. Он мастер высокого класса и, конечно, превзошел своего кумира Фонвизина с лихвой. Но, мне кажется, Зверев, обладая таким колоссальным мастерством, все же не успел написать своих лучших холстов, он ставил точку в своем развитии сознательно, он сказал: “Не вижу смысла, для чего писать?” Жизнь его сломала. Да, ему досталось. И это я тоже запомнил на всю жизнь. У меня тоже были периоды, когда я задавал себе те же вопросы: для кого? кому это нужно? А уж после 93-года моя живопись просто почернела. Я не мог писать светлыми красками. Словно моя душа смертельно устала, как и устала вся моя страна."

— Но вот на Вашей последней выставке я вижу необычайно светлые и даже нежные работы: белый парусник, светлые цветы, очень лучезарные портреты. Что теперь повлияло на Вашу палитру? — Правду говорят, что надежда умирает последней. А еще я понял, и на примере Зверева то-же, что если не мы, то кто за нас напишет наши лучшие картины, и что мы оставим после себя? И пусть наши картины не нужны сегодняшним временщикам. Но ведь когда-нибудь придут другие. Сегодня Виктор Казарин имеет множество учеников и последователей и в нашей стране, и за рубежом.

К 50-летнему юбилею можно подвести итог выставочной деятельности художника — более 30 персональных выставок в России и за рубежом, главные из которых:
1990 г. — Мурсия (Испания) — 100 картин,
1991 г. — Манеж (Москва) — 600 картин
1992 г. — Манеж (с учениками),
а также выставки в Германии, Франции, Англии, Австрии, Америке и других странах Его картины (более тысячи холстов) разлетелись по всему миру, и их можно встретить в галереях, частных коллекциях, на аукционах многих стран.