"Картины, которые, как будто, рвутся с холста."


Рассказывают что бабульки, уборщицы с выставки, недоверчиво смотрят на эти его задиристые мазки, именуемые петухами, ко¬тами, красными ангелами. А когда выставка закрывается, почему-то не могут с ними расстаться. Жалеют. Какая-то - тайна переходит от мастера к людям.

О своем призвании Казарин знал в двенадцать лет. Потом была студия в Доме пионеров и школьников, куда его вначале не принимали. В шестнадцать лет он понял, что живопись безгранична, «сколько ни рисуй, уходит в космос», что надо вкалы¬вать. Мальчишкой работал на заводе шлифовщиком и запо¬мнил рабочего, согнутого буквой «Г» (с тех пор работает по пят¬надцать часов в сутки). Потом были художественный факультет пединститута, армия... «В армии писал?» — «Что-то пробовал, но когда давят, не выходит. Стих один написал про черный квадрат. Ну, надо представить себе квадрат, черный-черный. И к нему по диагонали — луч светлый. А по лучу ползет серый такой паук...»

Армия его не поломала. Вернулся и начал постепенно выходить на свою стезю, искать свою образность. Вернее находить (кажется Пикассо сказал: «Я не ищу, я нахожу»?). То, что внешне выглядит спонтанностью, стихийным выбросом. Он прибавлял и прибавлял, год за годом, по десять картин в день. «Это период застоя был, — замечаю я, — творчеству не мешало?» «Когда меня травили, я приходил домой и думал: напишу картину. И еще одну. И еще. У меня весь пыл уходил на написа¬ние картин». «Мне никто никогда не мешал и не помешает — ни партия, ни правительство. Я свое дело делаю». — «А то, что во¬круг творится, Москва, весь этот хлам на тебя не влияет?» — «Почему? Через настроение, цвет — попадает на холст».

Недавно был месяц в Испании и все, говорит, на картинах посветлело, а вернулся — почернело опять. Он бы мог теперь жить «в светлых далях». Но не едет. «Нет. мне здесь нравится.» «Что же тут может нравиться?» Он соображает, как бы это мне объяснить. «Ну, понимаешь, здесь интеллигенция должна быть. Это как треугольник, что ли, будет в вершине интеллигенция тогда внутри будет, чем жить этим старикам-старухам».

Может быть они чувствуют это в его картинах? Его называют «отцом» отечественного неоэкспрессионизма. Ему сорок три года. Первый учитель в детской студии научил его доброте. Он считает — это главное в его жизни, его искусстве Он учился у Феофана Грека, Дионисия, Врубеля, Ван-Гога... Когда долгое время не выставляли, работал с этюдником, замерзал на улице. Написал тысячи работ, которые сейчас экспонируются во мно¬гих странах мира. Живет Виктор Казарин в небольшой квартире невзрачного дома на московской окраине. Тут же его мастерская, где он мешает краски, которые могут очистить душу. Так он думает Ква¬драт черный-черный. А внутри — светлый луч.

Анатолий Цирульников     1991